— Рассказывай! — велел князь и повернулся к Радиму, точно ожидая, не скажет ли тот что-нибудь. Но Радим молча глядел перед собой.
— Второго дня… То есть, ночью, Олег ударил Ярослава ножом. Все.
— Сам видел? — внезапно спросил Радим, пристально поглядев на воина.
Тот стушевался под тяжелым взглядом, кивнул, а потом суетливо поправил завязку плаща. Интересно, только я заметила, что он ведет себя не как честный свидетель?
— Поклянись! — голос Радима прокатился громовым раскатом. — Сыном поклянись, Златан. Сын у тебя в прошлую зиму народился. Добрый воин будет, говорят, коль не врешь сейчас.
Златан посмотрел на князя. Я вдруг подумала, что Радим поставил его в чудовищное положение. Златан явно врал и делал это, очевидно, по поручению князя. И вот сейчас он должен был выбрать между верностью князю и жизнью сына, потому что, как бы смешно это ни звучало для меня, каждый здесь верил в серьезность клятвы жизнью.
— Княжич видел, — наконец сказал он.
Любим смотрел бесстрастно, точно не хотел никак влиять на ситуацию, но я вдруг подумала, что Златан только что совершил непростительную оплошность.
— Дозволь обратиться, князь, — Радим встал со скамьи и, спустившись с помоста, становился перед князем. Я некстати подумала, какой же все-таки Радим мощный и высокий. Настоящий воин. Я бросила взгляд на Альгидраса. Тот стоял за плечом Радима, глядя себе под ноги, и выглядел вдвое меньше воеводы и бывшего побратима.
— В этом суде слово Олега против слова Златана, который даже не видел, что там было, — начал Радим. — Княжича в Свири нет, выходит…
— Ты прав, Радимир, — князь перебил воеводу на полуслове. — Миролюба здесь нет, да только есть его слова, воину сказанные. Или ты скажешь, что мой сын соврал?
Радим упрямо произнес:
— Негоже вершить суд с чужих слов. Мало ли, кто что кому скажет. Да как поймет.
Князь выпрямился и оперся ладонью о колено. Воины за его спиной подобрались, точно хищники перед прыжком. Я бросила встревоженный взгляд на воинов в красном, которые стояли у помоста. Они не двигались, однако никто из них не переговаривался, не глазел по сторонам. Все напряженно смотрели в сторону помоста, и было понятно, что одно неверное слово — и начнется что-то страшное.
— Ты говоришь мне сейчас, что я должен отпустить убийцу? Так любой решит, что может безнаказанно убивать моих воинов, отговариваясь тем, что он свирец, а посему на особом положении. Слишком много я свободы Свири дал, воевода. Теперь за то поплатился, — Любим встал и повысил голос, хотя его и до этого было прекрасно слышно: — Златан говорит здесь словами моего сына. Златан, поклянись, что Миролюб сказал тебе, как видел Олега, напавшего на Ярослава.
Радим медленно повернулся к княжескому воину. Златан посмотрел в глаза воеводе Свири и произнес негромко, но отчетливо:
— Клянусь жизнью сына, что слышал от Миролюба, что Олег ударил ножом Ярослава ночью.
— Где тело Ярослава? — спросил Радим.
— Не нашли, — развел руками Златан.
— Так может, и не было никакого убийства?
— Так может, о том, где тело, у хванца твоего надобно спрашивать, а не у меня? — зло ответил Златан, и я затаила дыхание, боясь реакции Радима. Однако Радим меня удивил. Все же не зря он был воеводой. Каким бы крутым ни был его нрав, сейчас голос звучал ровно.
— Я спрашиваю у тебя, Златан. Олег свое слово сказал, и я ему верю.
Златан посмотрел исподлобья и хмуро ответил:
— Не видел я тела. А княжич про то не говорил.
— Ну вот видишь…
Однако князь не дал Радиму завершить мысль. Он медленно встал, и я невольно залюбовалась этой картиной, на миг забыв, что это все по-настоящему. Любим был высоким. Возможно, даже выше Радима. И вот сейчас он стоял на помосте в простой белой рубахе, и ветер трепал его волосы, и было в этой позе столько властной уверенности, что только глупец мог усомниться в том, что все здесь будет так, как хочет князь.
— Ты сказал свое слово, Радимир. Мы тебя услышали. И Олег, свирский воин, свое слово сказал. Ты ему веришь. Я — нет. Ты прав в одном: он должен сказать, где тело воина из дружины моего сына. Я привык хоронить своих людей по обычаю отцов, а не бросать, как собак. Посему мое слово: Олег получит ровно столько ударов кнутом, сколько ему хватит, чтобы вернуть память. Признается в учиненном зле и скажет, куда спрятал тело, — будешь волен остановить казнь и решить, жить ему или нет. Не признается… — князь посмотрел за плечо Радима с выражением усталой брезгливости, — туда псу и дорога.
Слова князя Любима долетали до меня словно через вату и при этом никак не желали складываться в осознанный текст. Я тупо смотрела в напряженную спину Радима и ждала хоть какой-то реакции, потому что то, что обрабатывал мой мозг, было настолько чудовищным, что мне очень хотелось какого-то чуда. И Радим был здесь единственным, кто мог это чудо совершить. Однако он молчал, а усилившийся ветер трепал его волосы и рубаху. Я с замиранием сердца посмотрела на Альгидраса и очень пожалела, что не могу видеть его лица.
Мне эгоистично хотелось запомнить каждую черточку. И я бы испугалась своего эгоизма, если бы совершенно четко не понимала, что это просто защитная реакция. Мой мозг отказывался верить, что это всерьез.
Альгидрас тоже молчал и глядел, видимо, себе под ноги, потому что голова его была опущена. Я на миг попыталась представить, что он может чувствовать сейчас, и поняла, что не знаю. Я бы умирала от страха и унижения. Но что чувствует он? А еще я вдруг с ужасом подумала, что в его жизни уже был момент, когда он стоял вот так, перед толпой людей, после того как собственный отец отправил его на расправу. За что же ему все это? Чем прогневил своих богов этот мальчишка, что на него свалилось столько за такую короткую жизнь?
Наконец Радим пошевелился и что-то сказал князю. Сказал так тихо, что до места, где стояла я, не долетело ни звука. Судя по тому, как зашевелилась и заволновалась толпа зевак, не услышала не только я. Воины по обеим сторонам от князя подобрались. Тут же, как по безмолвной команде, пришло в движение свирское войско. Дружинники в красных плащах не сдвинулись с места, однако было видно, что они все подобрались, поправили оружие. Меж тем, княжеские воины стали медленно продвигаться к помосту. Они стояли так, что им пришлось бы пройти мимо свирских, и по лицам воинов в синем было видно, что мало кто из них верит в успех, однако они медленно скользили к помосту, и их руки сжимались на рукоятях мечей, пока еще дремавших в ножнах.
Любим безмолвно смотрел на Радима, даже не шелохнувшись. Вероятно, он тянул время, пока его воины не приблизятся достаточно для того, чтобы его защитить. А еще я вдруг подумала, что князь не может не понимать, что, если начнется резня, если Радим вправду решится пойти против него до конца — он не выживет.
Позади толпы зевак всколыхнулось алое море и начало протекать сквозь людей, словно кровавые ручейки. Свирские воины заполняли площадь, и даже глупцу было понятно, что их намного больше.
